Осень по всему...
/"…Мы день встречаем с кислой миной.
Улыбки наши – не всерьёз.
Листва свисает, как гардины.
Льёт дождь. И воздух полон слёз…"
Эрих Кестнер (с) перевод: К.Богатырёв
Последнюю в этом году запланированную экскурсию начала словами "Не знаю, как сейчас "развлекать(ся)" ... посреди войн". Ответ был "...иначе утонуть в слезах".
Экскурс-прогулка получилась осенней и красивой (хоть я опять, больно, не могла фотографировать - как, впрочем, и записывать в альбом не получается(( Но импульс (сама себе дала, сама же принесла его к себе), потянуло к записям, в черновике сайта подходящее (давно оставила “на осень”) нашлось: два стихотворения Эриха Кестнера (1899-1974) в переводе Константина Богатырёва (российский филолог, специалист в области немецкой литературы, поэт, переводчик, 1925-1976) - про осень и про немецкий опыт, который пригодится русским.
ОСЕНЬ ПО ВСЕМУ ФРОНТУ
Осенний день дал ветру шпоры.
Листва – как шторы у ветвей.
А улицы – как коридоры,
С той разницей, что без дверей.
Года уходят, как зарплата.
Кончается и этот год.
С делами мы запанибрата.
Лишь дело в гору не идет.
Сгорает в небе солнце вчуже.
Нам безразлично. Пусть горит.
Ремень затягиваем туже, –
В желудке с голоду бурчит.
Листва, с деревьями прощаясь,
На землю падает дождем.
Земля, вокруг оси вращаясь,
Кружит быстрей, когда мы пьем.
Неужто нам лишь старость впору
И в этом сущность жизни всей?
А улицы – как коридоры,
С той разницей, что без дверей.
Мы с каждым часом меньше значим.
Уходим за часами вслед.
И катимся к чертям собачьим
И сходим медленно на нет.
Мы день встречаем с кислой миной.
Улыбки наши – не всерьез.
Листва свисает, как гардины.
Льет дождь. И воздух полон слез.
Уж год, как с Эльзой разошлись мы.
Я одинок. Каким и был.
Друг другу посылаем письма.
Любви давно и след простыл.
Игра не стоит свеч. Мы скоро
Пройдем остаток наших дней.
А улицы – как коридоры,
С той разницей, что без дверей.
1931 год (перевод стихотворения Herbst auf der ganzen Linie
на русский К. Богатырёва (Осень по всему фронту); 1962)
..Игра не стоит свеч. Мы скоро
Пройдем остаток наших дней.
А улицы – как коридоры,
С той разницей, что без дверей..
ДРУГАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
Когда бы мы вдруг победили
Под звон литавр и пушек гром,
Германию бы превратили
В огромный сумасшедший дом.
Мы все – от молода до стара –
Такую школу бы прошли,
Что спрыгивали б с тротуара,
Сержанта увидав вдали.
Страна бы закалила нервы,
Народ свой загоняя в гроб.
Потомство для нее – консервы,
А кровь – малиновый сироп.
Когда бы мы вдруг победили,
Немецким б стал загробный мир:
Попы погоны бы носили,
А бог – фельдмаршальский мундир.
Когда бы мы вдруг победили,
Мы стали б выше прочих рас:
От мира бы отгородили
Колючей проволокой нас.
Когда бы мы вдруг победили,
Все страны разгромив подряд,
В стране настало б изобилье...
Тупиц, холуев и солдат.
Когда бы разгромили мир мы,
Блестяще выиграв войну,
Мы спали бы по стойке "смирно",
Во сне равняясь на жену.
Для женщин издан был закон бы:
В год по ребенку иль под суд.
Одни лишь пушки или бомбы
Победы нам не принесут.
Тогда б всех мыслящих судили,
И тюрьмы были бы полны,
И войны чаще водевилей
Разыгрывались в изобилье,
Когда б мы только победили...
Но, к счастью, мы побеждены.
Из примечания 1946 года:
”Это стихотворение, возникшее после Первой мировой войны, в то время возбудило, помимо понятных и само собой разумеющихся враждебных реакций, еще и неожиданные. Слова «к счастью» в последнем стихе были поняты как возглас ликования, — а ведь это очень, очень горькое восклицание. Теперь мы проиграли ещё одну войну, а это стихотворение все еще остается непонятым”.
Рубрика "гадание по книгам"
Из-за этих стихов попалась книга "Фабиан. История одного моралиста" Эриха Кестнера. "Наугад" в книге открылось вот что:
"...С крыш в бездну летели пули. Из окон вывешивались раненые. На коньке крыши дрались двое мужчин атлетического телосложения. Они душили и кусали друг друга, вдруг один пошатнулся, и оба свалились вниз. Слышно было, как брякнулись о камень пустые черепа. Самолеты гудели, проносясь под потолком зала, и сбрасывали на дома горящие факелы. Крыши стали загораться. Из окон повалил зеленоватый дым.
— Зачем люди так делают? — Девчушка из универсального магазина дотронулась до руки Фабиана.
— Хотят построить новые дома, — ответил он. Потом взял девочку на руки и, перелезая через трупы, стал спускаться по лестнице. На полпути ему встретился низкорослый человечек. Он стоял, вписывал цифры в блокнот, шевелил губами, что-то подсчитывая.
— Чем это вы занимаетесь? — спросил Фабиан.
— Продаю неликвидный фонд, — гласил ответ. — Тридцать пфеннигов с трупа, за меньший житейский износ доплата пять пфеннигов. Есть у вас полномочия на ведение переговоров?
— Идите к черту! — крикнул Фабиан.
— Еще успею, — ответил низкорослый, продолжая считать.
Фабиан посадил девчушку у подножия лестницы.
— Ну, а теперь — марш домой! — сказал он. Девочка убежала. Она подпрыгивала на одной ножке и пела.
Он стал снова подниматься по ступеням./.../ Наверху рушились дома. Языки пламени вырывались из развалин. Обгоревшие балки наклонялись и падали беззвучно, как в вату. Временами еще слышались отдельные выстрелы. Люди в противогазах пробирались среди обломков. Встретившись, они тотчас же вскидывали автоматы, прицеливались и палили друг в друга. /.../
— Зажечь свет? — спросила она.
— Нет, постарайся скорее уснуть, Корнелия, завтра ты должна хорошо выглядеть. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответила она.
Они еще долго лежали без сна. Каждый знал, что другой не спит, но оба молчали..."
Этот роман был издан в 1931 году (название с порога сообщало читателю о мировоззрении самого героя) и считается самым значимым с литературной точки зрения произведением Кестнера. Понимайте как жизнеописание безработного филолога-германиста Якоба Фабиана, больше напоминающее по своей форме сценарий к фильму. После публикации романа писателя приняли в немецкий ПЕН-клуб. А в “кратком содержании” отмечено:
Вместе с героем романа Якобом Фабианом мы проживаем короткий отрезок времени — может быть, несколько недель или ещё меньше. За этот срок герой в основном терпит утраты — он теряет работу, теряет близкого друга, от него уходит любимая. Наконец, он теряет саму жизнь. Роман чем-то напоминает полотна импрессионистов. Из летучих, как бы необязательных диалогов и не слишком последовательных разнородных событий вдруг проступает картина жизни, застигнутой врасплох и запечатлённой с необычайной силой, резкостью и объёмностью. Это рассказ о том, как сердце не выдерживает гнетущего противоречия времени. О цене непоказного сопротивления обстоятельствам на уровне отдельной личности.
Действие происходит в самом начале тридцатых годов в Берлине. У Европы — большая перемена. «Учителя ушли. Расписания уроков как не бывало. Старому континенту не перейти в следующий класс. Следующего класса не существует».
Так обозначает своё время главный герой. При этом себе он с безжалостной честностью отводит роль созерцателя. «У других людей есть профессия, они продвигаются вперёд, женятся, делают детей своим жёнам и верят, что все это имеет смысл. А он вынужден, причём по собственной воле, стоять под дверью, смотреть и время от времени впадать в отчаяние».
Главная драма Фабиана в том, что он слишком незаурядная, глубокая и нравственная личность, чтобы удовлетвориться пошлыми мещанскими целями и ценностями. Он наделён ранимой, отзывчивой душой, независимым умом и острой «смехотворной потребностью соучастия» в происходящем. Однако все эти качества оказываются ненужными, невостребованными. Фабиан принадлежит к потерянному поколению. Со школьной скамьи он попал на фронт первой мировой войны, а оттуда вернулся с горьким опытом ранних смертей и больным сердцем. Потом он учился, писал диссертацию по философии. Стремление к «соучастию» пригнало его в столицу, которую он характеризует как обезумевший каменный мешок. Мать и отец остались в маленьком тихом городке, где прошло его детство. Они с трудом сводят концы с концами, существуя за счёт крошечной бакалейной лавки, где-то и дело приходится уценивать немудрёный товар. Так что рассчитывать герою приходится только на самого себя.
Когда мы встречаемся с Фабианом, ему тридцать два года, он снимает комнату в пансионе и работает в рекламном отделе сигаретной фабрики. До этого он трудился в каком-то банке. Теперь весь день сочиняет бессмысленные стишки к рекламным объявлениям, а вечера убивает за стаканом пива или вина. Его собутыльниками становятся то весёлые циничные газетчики, то какие-то девицы сомнительного поведения. Но жизнь Фабиана идёт как бы по двум руслам. Внешне она рассеянна, бессодержательна и полна преступного легкомыслия. Однако за этим стоит интенсивная внутренняя работа, глубокие и точные размышления о времени и о себе. Фабиан — один из тех, кто понимает суть переживаемого обществом кризиса и с бессильной горечью предвидит близкие катастрофические перемены. Он не может забыть о том, что по стране рассыпано множество калек с изуродованными телами и лицами. Он помнит огнемётные атаки. Будь проклята эта война, повторяет он про себя. И задаётся вопросом: «Неужели мы опять до этого докатимся?»
Финал романа
“…Горный хребет, обрывы, игрушечные городки он помнил еще по школьным экскурсиям. Помнил леса, горные луга, озера и бедные сгорбленные деревушки. Пусть другие ездят к южным морям, в Рудных горах дешевле. Может быть, там, наверху, он вновь обретет себя. Может быть, там, наверху, опять станет похож на человека. Может быть, на одиноких лесных тропинках он найдет цель, на которую не жалко усилий. А не хватит ему пятисот марок? Другую половину он оставил бы матери.
Итак, решено, на лоно природы, и без промедления! Когда Фабиан возвратится, мир уже сделает шаг вперед или два шага назад. Не важно, в какую сторону этот мир повернется, любое положение будет лучше нынешнего. Любой оборот событий, будь то борьба или работа, окажется на руку Фабиану. Не может он больше стоять около жизни…”
В конце романа он идёт по улицам, бездумно смотрит на витрины и сознаёт, что «жизнь, несмотря ни на что, одно из интереснейших занятий». Через несколько мгновений жизнь его закончится (не буду спойлерить - как).
"Настоящий человек только тот, кто, став взрослым, остается ребенком", – считал Эрих Кестнер и писал свои книги для детей "от восьми до восьмидесяти".
Сложный, характерный и несчастный – Эрих Кестнер относится к когорте знаменитых писателей прошлого столетия, которого по инерции обыватели считают детским. Кестнер – аутсайдер против воли. Он не согласен с режимом, общество и окружение часто противостоят ему, и даже спутницу жизни найти не получается. Он – утопист. Отправная точка его творчества – дети. С их помощью он пытается оправдать образ моралиста и стать "своим".
Детство самого писателя, сына шорника и домработницы, закончилось в 1914 году, с началом Первой мировой войны. Августовскими событиями этого года заканчивается и его автобиографическая повесть "Когда я был маленьким". Через три года он достиг совершеннолетия и был призван на военную службу. Считается, что именно в этот период у Кестнера сформировались антимилитаристские взгляды. На службе молодой человек заработал себе хроническую болезнь сердца, от которой впоследствии и умер.
Выучившись и защитив диссертацию, Эрих Кестнер стал зарабатывать, и вполне неплохо, публицистикой и писал колонку в газету Neue Leipziger Zeitung. Но там его карьера завершилась эротической поэмой "Ночная песнь камерного виртуоза", пикантно проиллюстрированная художником Эрихом Озером. Кестнера упрекнули в чрезмерной фривольности.
Сборник "Прикладная лирика" вывел Кестнера в лидеры "новой вещественности".
В 1929 году вышла самая известная книга Кестнера – детектив для детей (кстати сказать, первый в Европе) "Эмиль и сыщики". Таких книг дети в то время не знали: действия детектива разворачиваются не в "стерильном" мире академических сказок, а на вполне реальных улицах Берлина. Через два года по книге был снят фильм, но сам автор остался недоволен экранизацией. Позже появились и другие киноверсии, причем не только немецкие. Фильмы об Эмиле и сыщиках снимали в Америке, Японии, Бразилии, Аргентине и Великобритании.
В 1933 году, когда к власти пришли национал-социалисты, Эрих Кестнер, остался в Берлине – в отличие от многих своих единомышленников. Во-первых, он не мог оставить старенькую мать, с которой его с детства связывали близкие и теплые отношения. А во-вторых, публицисту, которого тогда считали одной из самых видных фигур интеллектуального Берлина, было важно стать свидетелем катастрофы своей страны. Кестнер называл себя "деревом, которое в Германии выросло и, если придется, в Германии и засохнет".
10 мая Кестнер пришел на площадь Опернплац, где в гигантском костре массово сжигали книги авторов, запрещенных режимом. В этом огне горели и его собственные сочинения, которые тоже были объявлены "противоречащими немецкому духу". Это было горькой честью, оказаться в одной обойме с Марксом, Гейне, Генрихом Манном, Ремарком, Брехтом, Горьким и Хемингуэем. "В моей жизни было и более опасное и более убийственное, но не случалось ничего более подлого!", – написал он потом. Кестнера исключили из союза писателей и несколько раз привозили на допросы в гестапо, где требовали объяснений по поводу его стихов, появлявшихся в эмигрантской прессе.
Из статьи 2022 года, автор: Ксения Максимова
