Эверс из Дюссельдорфа

Преамбула

Сейчас мы не ходим в кабаки и не можем собираться вместе, а поэтому сидим дома и скучаем (зачёркнуто) читаем. То есть: я читаю много больше, чем раньше. И вспоминаю часто свои экскурсии и дюссельдорфские истории. Иногда вспоминаю, что давно уже ничего не рассказывала нового: то есть старого)).

Я вот только что закончила читать роман "Альрауне*" (1911), считающийся наиболее значительным из созданных произведений дюссельдорфского писателя Эверса.

111 лет сему назад

В 1909-1911 годы такие творческие люди, как Герман Гарри Шмитц, Ханс Хайнц Эверс, Герберт Ойленберг и Ильна Вундервальд прославляли литературу, искусство и жизнь, собираясь посидеть вместе в старом дюссельдорфском ресторане Zum Rosenkranzchen.

Ойленберг с розами, рисунок Узарского (они дружили)

Представьте, мы идем по Старому городу, Ратингер-штрассе: мимо «Единорога», мимо «Уэль», мимо «Кройцхерренеке». Здесь, на уровне Лифергассе, заканчивается зона баров, а в направлении Рейна ведёт улица с названием Альтештадт.

Здесь в доме по адресу Altestadt № 1 (снесённом в 1933 году) располагался пивной и винный бар Zum Rosenkranzchen, в котором в конце 19 - начале 20 веков часто бывали многие интеллектуалы и художники из окружения общества Малькастен. У них тут был культурный досуг: Стол для завсегдатаев. Зимой с 1909 по 1911 год тут резервировали «заднюю комнату» для группы писателей и художников Дюссельдорфа по субботним вечерам. В группу входили: писатель Ханс Хайнц Эверс (1871-1943), а также его жена художница Ильна Эверс-Вундервальд (1875-1957), драматург Герберт Ойленберг.(1876-1949) и его жена, переводчица Хедда Ойленберг (урожденная Маасе, 1876-1960), писатели Герман Гарри Шмитц (1880-1913), художники Эрих Никутовски (1872-1921) и Макс Кларенбах (1880-1952). «И каждый вечер было как событие, и некоторые стихи, зарисовки или романы превращали это стимулирующее настроение в художественную импровизацию». Группа дюссельдорфских авторов - или «группа розариев» - распалась в 1911 году.

Про художника Кларенбаха я рассказывала в Виттларе, про дом Ойленберга - в Кайзерсверте, про денди Шмитца в Графенберге. Могилу Ханнса Хайнца Эверса, можно посетить на Северном кладбище (поле 78, 55235-WE) – туда мы ходили на экскурсию в июне 2020 года. Могилу Германа Гарри Шмитца там уже не найти, её сравняли с землей. Герберт Ойленберг похоронен в саду своего дома Haus Freiheit в Кайзерсверте с видом на Рейн.

Фото: Ilna Ewers-Wunderwald und Hanns Heinz Ewers (1910), документ Heinrich-Heine-Institut, Rheinisches Literaturarchiv, Nachlass Hanns Heinz Ewers (с)

Альраун (мандрагор, адамова голова), или альраунов корень — мясистое корневище Mandragora vernalis и autumnalis, который прежде был известен как лекарство под именем Radix Mandragorae (см. Мандрагора). Этому корню в прежнее время приписывали много суеверных значений. Он описан еще в рукописи Диоскорида, относящейся к началу VI века и хранящейся ныне в придворной библиотеке в Вене. Из этого корня вырезывались человеческие (обыкновенно мужские) лица, и в таком виде его называли альрауном, альрауновым человеком, гномом и т. п. На эти альрауны смотрели как на приносящие счастье домашние божества, бережно хранили их в потайном месте где-нибудь в шкатулке, заботливо ухаживали за ними (напр. великолепно одевали, каждую субботу купали в вине и т. п.). Тайному обладателю этого сокровища оно доставляло, по прежним взглядам, богатство, здоровье и другие земные блага: удачу в процессах, плодовитость женщинам, благополучный исход родов и пр., и пр. В Средние века многие шарлатаны продавали таких болванчиков за ужасные деньги. Более всего ценились альрауны, которые будто бы были находимы под виселицей. Вера в таких болванчиков в некоторых странах еще до сих пор живет среди народа. Приводимое здесь изображение альраунов (человека — в трех видах) взято из одного документа, относящегося к 1575 г. и помещенного в «Antiquitates selectae septentrionales et celticae» Кейсслера (Ганновер, 1720).
- Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Вот почему ушла в читательский запой:

"Глава 1, которая рассказывает, каков был дом, в котором появилась мысль об Альрауне.

Белый дом, в котором появилась Альрауне тен-Брикен задолго до рождения и даже до зачатия своего,- дом этот был расположен на Рейне. Немного поодаль от города на большой улице вилл, которая ведет от старинного епископского дворца, где находится сейчас университет. Там стоял этот дом, и жил в нем тогда советник юстиции Себастьян Гонтрам.

На улицу выходил большой запущенный сад, не видавший никогда садовника. По нему проходили в дом, с которого осыпалась штукатурка, искали звонок, но не находили. Звали, кричали, но никто не выходил навстречу. Наконец, толкали дверь и попадали внутрь, шли по грязной, давно немытой деревянной лестнице. А из темноты прыгали какие-то огромные кошки..."

В начале даже не так мистично, скорее - остроумно подмечено:

"Выпили сначала легкого красного вина. И только на десерт фрау Гонтрам подала крюшон. Ее муж состроил недовольную физиономию.

- Влей хоть немного шампанского, - сказал он.
Она только покачала головою:

- Шампанского больше нет, всего одна бутылка.
Он удивленно посмотрел на нее через пенсне.

- Ну, знаешь ли, и хозяйка же ты! Нет шампанского, а ты не говоришь мне ни слова! Скажите пожалуйста! В доме ни капли шампанского! Вели хоть подать Роттегу. Хотя и жалко его для крюшона!

Он продолжал качать головою. "Ни капли шампанского! Скажите на милость! - повторял он. - Нужно сейчас же раздобыть".

Рейнлендец Эверс сообщает: "между тем люди эти на Рейне не переносят никаких приказаний..."

"Он не ответил, - не знал, что ответить. Он поднялся, пожал плечами и пошел в сад".

Когда нет ответа, иди в сад!

Совсем небезобидно в этой ужасной истории, но правдоподобно повествуется о наших краях и много внимания уделяется цветам.

"Франк Браун смотрел на огромный сад.

На лужайке играли два круглых ежа. Они совсем уже старые: он сам когда-то принес их из леса с какой-то школьной экскурсии. Он назвал их Вотаном и Тобиасом Майером.

Но, быть может, это их внуки уже или правнуки. Возле белоснежного куста магнолии он заметил небольшое возвышение: тут он похоронил когда-то своего черного пуделя. Тут росли две больших юкки: летом на них вырастут большие цветы с белыми, звонкими колокольчиками. Теперь же, весною, мать посадила

еще много пестрых примул. По всем стенам дома взбирался плющ и дикий виноград, доходивший до самой крыши. В нем шумели и щебетали воробьи.

- Там у дрозда гнездо, видишь, вон там?- сказала мать. Она указала на деревянные ворота, ведшие со двора в сад. Полускрытое густым плющом, виднелось маленькое гнездышко".

"Твои дни, точно тяжелые гроздья синих глициний, они падают на мягкий ковер: легкими шагами скольжу я по мягкой скатерти, по залитым солнцем аллеям твоих безмятежных дней".

Кино снимали четырежды: 1919/1928/1930/1952.

Поэтому: кстати!

Г. Г. Эверс (1871–1943), Hanns Heinz Ewers; родившийся и похороненный в Дюссельдорфе очень непростой немецкий писатель и поэт, автор мистических рассказов и романов готической направленности. Эверса дюссельдорфского (его отец был художником тут, мать - писательница и переводчица, жена - художница) рекомендую любителям произведений Эдгара Аллана По. Эверса уже в двадцатые переводили на русский, есть много книг, начать можно с "Ужасы. 27 кровавых историй"...

*А вот как про Эверса рассказывает Р.Грищенков (в предисловии к книге "Паук" - СПб.: Кристалл, 2000. (Б-ка мировой лит. Малая серия)):

"Писатель, о котором идет речь, - Ханс Хайнц Эверс. Он родился 3 ноября 1871 года в Дюссельдорфе, в весьма обеспеченной семье художника. Какими-либо достоверными свидетельствами о днях его юности мы покуда не располагаем, однако знаем, что, выйдя из гимназии, Эверс по настоянию родителей успешно держит экзамены в университет, где на юридическом факультете ему предстояло проучиться несколько лет. Впрочем, "проучиться" - это сказано слишком сильно, поскольку новоявленный студиозус куда больше внимания уделял барышням и пирушкам с друзьями, нежели академической карьере. Необыкновенно живой и свободный нрав юноши явно шел вразрез с религией Классического Образования, возвещавшейся с величественных кафедр почтенными профессорами, и едва ли стоит удивляться тому, что университетский анабасис Эверса, затронувший такие города, как Бонн, Берлин и Женева, в некотором роде подзатянулся. В конце концов он добился-таки степени кандидата, что позволило ему в качестве референдария влиться в ряды служителей юриспруденции. Однако нескончаемые процессы, заслушивание в суде свидетелей, ведение протоколов - все это мало затрагивало душу Ганса Эверса.

Не будучи юристом по призванию, он вообще был противником любой работы, норовя переложить ее на другие плечи. Иногда, впрочем, в нем пробуждался неожиданный интерес к какому-либо судебному делу, начало которого восходило едва ли не к эпохе Адама и Евы, а конца ему по-прежнему не было видно. Эверс с головой уходил в работу, кропотливо изучая протоколы и усматривая в них ранее допущенные промахи и ошибки, и добивался совершенно поразительных результатов: он закрывал дела, в самую возможность завершения которых никто из его коллег уже давно не верил! Но, несмотря на эти временные озарения, Гансом Эверсом по-настоящему владели совсем иные страсти. Какие же? Главные из них - литература и путешествия. Ну и, конечно же, кинематограф. В 1897 году, в возрасте 26 лет, Эверс декларирует себя свободным художником и решает отныне посвятить свою жизнь литературному творчеству. Он молниеносно создает целый ряд вещей, относящихся к самым различным жанрам: это и юморески, и сатирические зарисовки, и фантастические истории и пр., причем все его творения пользуются исключительным читательским успехом, который изрядно подогревался благодаря искусным литературным мистификациям Эверса, до которых тот был изрядным любителем. Поклонники Эверса превозносят до небес его литературный стиль и энциклопедизм, а также мастерское умение строить напряженный и загадочный сюжет. Можно ли это счесть неожиданным?

Вряд ли. Он всегда много читал, в числе его излюбленных авторов фигурировали Бодлер, Гофман, По, Байрон, Ариосто, Библия (особенно Книга Иезекииля и Евангелие от Матфея). Похоже, Эверс был истинным Читателем, а потому, с блеском усваивая уроки мастеров, достигал в своих собственных произведениях не меньшей убедительности.

Обретя известность и добившись относительного материального преуспеяния, Эверс (подобно нашему легендарному отечественному пииту Н. С. Гумилеву, столь пленительно воспевавшему в стихах "музу дальних странствий") предпринимает ряд путешествий, причем география избираемых им маршрутов весьма примечательна: Дюссельдорф - о. Капри (1903) - Берлин (1904) - Неаполь (1904) - Порт-о-Пренс [Гаити] (1906) - Рагуза (1907) - Париж (1908)- Рио-де-Жанейро (1908) - Индия (1911). Из своих путешествий, в целом носивших характер духовного паломничества, он привозил диковинные вещи, хаотически заполняя ими свое просторное богемное обиталище, впечатляющее описание которого содержится на страницах его романа "Альрауне" (1911), считающегося наиболее значительным из созданных им произведений..."

А вот Эверс сам рассуждает столетие назад как литературный критик:

"Но придет время, когда люди созреют для восприятия дарования поэта. Нам уже ясно открывается путь, ведущий от Жана Поля и Э. Т. А. Гофмана к Бодлеру и Эдгару Аллану По, единственный путь, по которому может пойти искусство культуры, мы уже видим некоторые усилия в этом направлении…
Это искусство больше не будет заковано в тесное национальное платье. Оно будет подобно творениям По, впервые осознавшего, что он пишет не для «своего народа», а лишь для тонкой культурной прослойки, будь она германской или японской, латинской или еврейской. Ни один художник никогда не творил для «своего народа», хотя почти все стремились к этому и верили в свой успех. Широким массам в Испании совершенно неизвестны Веласкес и Сервантес, и точно так же английские рабочие ничего не знают о Шекспире и Байроне, французы — о Рабле и Мольере, голландцы — о Рембрандте и Рубенсе. Немецкий народ не имеет никакого представления о Гете и Шиллере, не знает даже имен Гейне и Бюргера. /.../ Целые миры отделяют культурного человека в Германии от его соотечественников, которых он ежедневно видит на улице; но ничто, кроме пространства воды, не отделяет его от культурного человека в Америке.
Гейне почувствовал это — и бросил это франкфуртцам в лицо, /.../ Над немцем, над британцем и французом стоит высшая нация: нация культуры — и лишь для нее достойно творить художнику. На этой почве По чувствовал себя как дома, подобно Гете, хотя и в ином, столь же осознанном, но уже не столь современном смысле".

Есть о чём подумать! Смотрите - в качестве иллюстрации - “почерк” декадента Эверса, Дюссельдорф, 1909 год, письмо (отложенное "для работы") - его продают за 250 евро, как антиквариат.

Эверс, между прочим, написал научный трактат о Муравьях! А я взялась теперь читать его рассказы о путешествиях “Моими глазами Путешествие по латинскому миру”, в предисловии к которому автор предупреждает:

Путешествие - это особенное дело. Однажды я был в компании с госслужащим-экспертом, который рассказывал о Севилье. Но я не смог понять, о какой Севилье он говорил, моя Севилья выглядела очень, очень по-другому, только по названию они совпадали. Если я ещё десяток раз поеду в Андалусию, я никогда не найду город, о котором говорил тот асессор.

В другой раз я встретил профессора, преподавателя средней школы в Риме. Он путешествовал по Италии “под руководством” Гёте, «пошел по его стопам». Мужчина точно знал: Гете сидел здесь, стоял здесь и лежал там - но он определенно не знал, как может целоваться римлянка. И он не понимал, что я думал, что это гораздо важнее - для понимания Гёте в Италии.

В некоторых странах я определенно не видел того, что видели многие другие. Но я также думаю, что видел некоторые вещи, которые игнорировали другие, и я думаю, что среди них есть вещи, заслуживающие уважения. Так что эти документы ни в коем случае не претендуют на полное представление о той или иной стране, они ни в коем случае не предназначены для конкуренции с каким-либо «гидом», абсолютно не предлагая ничего ясного и исчерпывающего. Но я считаю, что они достаточно ярко осветят некоторые забытые углы, чтобы остались небольшие “картинки”, на которые, кажется, стоит взглянуть .

Есть люди, которые едут отдыхать. Кто-то путешествует по делам, кто-то потому, что это модно. Я путешествую, потому что мне нужно. Потому что это увлекает меня, куда бы я ни ехал, потому что я везде чужой и всё же дома - везде. Мне нужно путешествовать, потому что я должен: как есть и пить.

И поэтому, может быть, на некоторые вещи я смотрю иначе. Я не хочу сказать: лучше, нет: правильнее - просто по-другому. Вы только посмотрите: - моими глазами.

Венеция, Пасха 1909 года
Ханс Хайнц Эверс.