Как поэт делает композитора поэтом.
/Генрих Гейне в «Мемуарах господина Шнабелевопского» вкратце описал представление драмы, которую видел в Лондоне в 1827 году* и «канонизировал» детали, ставшие легендарными: Летучий Голландец не может достичь гавани, поскольку поклялся «всеми чертями», что объедет какую-то скалу; экипаж призрачного корабля передает на берег пакет писем, адресованных уже умершим людям; встречное судно ожидает беда, если на борту нет Библии или к фок- мачте не прибита подкова; один раз в семь лет моряк может попытать счастья и сойти на берег. Но главное, Гейне намечает мотив возможного спасения Голландца, обретения им покоя, благодаря верности женщины.
Вагнер позакомился со сборниками рассказов («Салонами») Гейне еще в 1838 г. в Риге. В путешествии из Риги морем, когда Вагнер попал в шторм и чуть не погиб, легенда о Летучем Голландце была вновь услышана из уст моряков, отчаянно сражавшихся с разбушевавшейся стихией. В «Моей жизни» Вагнер вспоминает: «Невыразимое чувство овладело мной, когда эхо вернуло клич команды от ужасающих гранитных стен, под которыми бросали якорь и поднимали парус. Короткий ритм этого крика запомнился мне как сильное утешающее предвестие и оформился скоро в тему песни моряков моего «Летучего Голландца», идея которого уже вынашивалась мной и несомненно только от таких впечатлений получала новые музыкально-поэтические краски». Занятый в Париже поисками работы, Вагнер постоянно вспоминал и «Летучего Голландца», пока, наконец, познакомившись с Гейне, не спросил его разрешения использовать сюжет об этом «Агасфере океана» и найденную немецким поэтом версию избавления скитальца от проклятья.
*Гейне рассказывает старинную легенду в ироническом ключе, смещая акценты с проблем религиозно-мистических на проблемы этические. Дьявол, иронизирует Гейне, потому и разрешает Голландцу раз в семь лет сходить на берег, что уверен в невозможности спасения от заклятья, поскольку не земле не найдется ни одной женщины, верной своему избраннику. Ироническая интерпретация истории о Голландце чувствуется уже в начале повествования, которое Гейне начинает со слова Fabel — басня, сказка (но не легенда, как в русском переводе), что, несомненно, призвано настроить читателя на определенный лад. Романтическую легенду Гейне передает как досужую басню, в которой обычная концовка, дидактически морализованная, заменяется своей противоположностью.
Совершенно в другой тональности легенда о Летучем Голландце истолкована Вагнером, увидевшим в сказании черты мифа, константа которого — нескончаемые скитания человека и желание покоя. Сказание о моряке-скитальце воспринимается Вагнером обостренно, наверное, потому, что и сам художник ощущает себя скитальцем на этой земле: он постоянно переезжает с места на место в поисках лучшей доли и работает, работает, работает. Нет рядом и той женщины, которая бы его понимала и была беззаветно предана ему. ... Драматизируя историю Голландца, Вагнер ориентируется не только на легенду, но и на пьесу, о постановке которой говорит Гейне в «Мемуарах господина Шнабелевопского».
Есть еще одно важное различие в подходах Вагнера и Гейне к толкованию легенды о Летучем Голландце. Гейне рассказывает эту историю, а Вагнер показывает, — и потому подробно описывает место действия, отдавая дань местному колориту: скалистый норвежский берег моря, темная ночь, жестокий шторм. Вагнер наследует идеи романтизма, будучи необычайно восприимчивым к природе, которая понимается как единое целое, безусловно наделенное душой.
Море представлено как одушевленное существо, олицетворяющее и человеческие страсти, и стихию природы. Море то волнуется, бушует, неистовствует, то успокаивается, становится чуть ли не ласковым, причем все эти изменения находятся в зависимости от внутреннего состояния героев. Корабль Голландца появляется под кроваво-красными парусами (деталь, присутствующая и у Гейне, но не обыгранная им). У Вагнера красные паруса, контрастируя с черными мачтами, представляются более зловещими, зримым воплощением дьявольского заклятья и одновременно страданий неприкаянного грешника...
«Летучий Голландец» — первое произведение Вагнера, которое строится пока еще интуитивно на принципах нового жанра, впоследствии обоснованного художником теоретически, — на принципах музыкальной драмы. «Первые три вещи («Летучий Голландец», «Тангейзер» и «Лоэнгрин») я написал и сочинил к ним музыку еще до работы над теоретическими трактатами... сильно ошибаются, когда утверждают, будто я написал эти три произведения, намеренно подчинив их сформулированным мною абстрактным правилам».
Вагнер видит и развивает в сюжете о Голландце иллюстрацию романтической оппозиции жизнь — смерть, в которой жизнь есть страдание, а смерть — желанное избавление от страдания, но принести это избавление способна лишь великая любовь.
У Вагнера в «Летучем Голландце» понятие смерти обретает для героев различные смысловые значения. Желание смерти — лейтмотив сознания Скитальца становится то своеобразным бунтом против бессмысленности существования, то стремлением преодолеть роковую предопределенность, то надеждой на вечное успокоение души.
В истолковании Вагнером антиномии жизнь — смерть проявилось и мифологическое понимание жизни как субстанции, ограниченной временными точками рождения и смерти. Но понятие смерти в «Летучем Голландце» трактуется не как окончательное уничтожение жизни, а как переход в иную форму существования. Смерть становится основой новой жизни, но в другом измерении, в круговороте бытия, не имеющем начала и конца, т. е. в вечности. В таком контексте жизнь и смерть находятся не в оппозиции, а в своеобразном сотрудничестве: жизнь порождает смерть, а смерть ведет к возрождению жизни.
В «Обращении к моим друзьям» Вагнер, подводя своеобразные итоги своей деятельности, отмечал, что, начиная с «Летучего Голландца», он становится поэтом, который художественно обрабатывал сырой материал народной саги и заранее осознавал возможности музыкального воплощения своих стихов.
