Узоры-совпадения

"– Скажи, Жан, где я нахожусь?
– В Дюссельдорфе, мой господин.
– А что я тут делаю, в Дюссельдорфе?
– А Бог его знает.
– А как я попал сюда? – Ох, мой господин, этого-то и сам Господь Бог не знает...”

“..Да, припоминаю. Дом «У старого собора», Марктплатц, 504, после смены номеров он числился под номером девять. Красивый дом. Говорят, он заработал много денег на оформлении дворца в Бенрате, лионский шелк туда поставлял, он ведь по шелку был мастер. А потом все свое состояние потратил на книги. Странный человек…

Вернулась с прогулки по Бенрату, заклянули мы и во дворец (в окно)), а дома читаю: "…однажды прислал письмо сын Жанно, который сообщил о смерти своего отца, а также о том, что новый курфюрст задумал строить дворец в Бенрате и поручил его отцу, памятуя еще старое лионское с ним знакомство, поставить для стен дворца тяжелые лионские шелка и при этом высказал свои личные пожелания по поводу узоров. Отец умер, не выполнив заказа до конца, и поскольку теперь ему, сыну, придется продолжать эту работу, то хотелось бы узнать, существует ли еще старинная Книга Узоров дома Фонтана, которая может пригодиться ему при подборе тканей для дворцовых помещений в Бенрате..."

“Стоило с дивана бросить взгляд в окно, и взору открывался роскошный вид на дом напротив... Фасад сохранился во всем своем великолепии, и похоже, что фабрикант, который когда-то строил дом в полном соответствии со своими вкусами, воображал себя непобедимым охотником, ибо фасад был не просто украшен, он был весь утыкан тупо взирающими на вас, изваянными в камне головами лис, зайцев, кабанов, горных коз, косуль, благородных оленей, там были даже медвежьи головы и лапы.

Расположение всех этих красот, а также обрамляющие их охотничьи псы, ружья, загонщики оленей и ловчие сети при первом же взгляде на них возбуждали подозрение, что ни архитектор, ни каменотес никогда в жизни не бывали в настоящем лесу. По воображаемым лугам фасада прелестным хороводом тянулись ангелочки, роняя цветы и вия венки, эдакая «дикая охота»…

Он намеревался в будущем купить этот дом, собственноручно высечь на пустом месте герб семейства Фонтана, представляющий собой фонтан в лучистом венчике брызг, и собственноручно же сколоть с фасада всех зверей и ангелочков, обнажив скромный ренессансный фасад…”

У меня нередко случаются прекрасные прогулки и открытия, ботанические находки и экскурсии, дел много могу наделать, но избу-читальню и тогда никто не отменял! И, вы только подумайте, что у меня нашлось в унисон с моими мыслями!!!

“..Охваченный страстью к изобретательству,.. он брался проектировать все – от разного рода механизмов до целых фабрик. Анархист по складу своего мышления, целеустремленный в своих действиях, общительный, остроумный, сообразительный, ироничный, принципиально ни во что не верящий, он был воплощением светского человека, которому ничто на земле было не чуждо... Его образ жизни, манеры и знания позволяли ему без всякого труда перескакивать из высших слоев общества в низшие, и наоборот, сначала принять стаканчик шнапса в забегаловке на углу в компании рабочих, а потом с видом знатока потягивать искрящееся мозельское или душистое рейнское в компании советников коммерции…”
- это “портрет” моего г-на Дюссельдорфа :-)

Вот так у меня (частенько бывает) - как и сегодня: к мыслям мне присылается ответ, маленькие открытия. Открыла, таким образом, нового автора: Дитер Форте (Dieter Forte) родился в 1935 году в Дюссельдорфе, начал работать в Дюссельдорфском рекламном агентстве и в театре, и одновременно писать для радио и телевидения. "Книга Узоров" встает в один ряд с главными эпосами второй половины XX века. Это потрясающе интересное и красивое повествование сплетается в необыкновенный узор из событий и судеб главных героев”. Переводчик: Ирина Алексеева.

Он написал о том, о чём бы я тоже хотела написать :-) но пока только повествую устно (и конкретно сегодня) или в “своих хрониках”:

“...Потом он снова сидел один-одинешенек, погруженный в свои хроники, где повествование скакало от одного события к другому, от одного героя к другому, где рассказывались истории, смысла которых он не понимал, но они сохранились, потому что их кто-то записал, а значит, какой-то смысл в них был. Он сравнивал их с историями, которые знал сам, с историями, которые кто-то рассказывал ему, хотя зачастую он уже не помнил, кто что говорил, какое событие когда происходило, путал людей, времена и события, ведь ему рассказывали то, что услышали еще от кого-то, а этот кто-то тоже рассказал с чужих слов, а те слова тоже опирались на чей-то рассказ...”

Совпадаем. Я увлеклась чтением (как хорошо, что есть перевод на русский и электронная версия) и заказала себе тут же бумажную книгу на немецком.

“Он часто бывал в торговых городах Рейна, где товары Фонтана грузили на суда, плывущие в Амстердам или на Франкфуртскую ярмарку. Он все чаще распоряжался направлять товары через Дюссельдорф, где гавань была невелика, но зато попутно можно было с легкостью и приятностью совершать неожиданные сделки. Курфюрст Иоганн Вильгельм Пфальцский, у которого здесь была резиденция, женился во второй раз на флорентийке из рода Медичи, и поэтому в Дюссельдорфе было полно итальянцев. Анна Мария Тосканская привезла с собой не только личных поваров и врачей, но и банкиров, купцов, торговцев шелком, штукатуров по лепным работам, золотильщиков, резчиков по кости, золотых и серебряных дел мастеров, часовщиков, мебельщиков.

Со всех концов Европы понаехали художники, скульпторы, архитекторы, певцы, музыканты. Собралась веселая, жизнерадостная компания, которая украшала придворные праздники, принимая и них самое деятельное участие, и поддерживала в городе обстановку непрерывного праздничного оживления. Здесь, при дворе курфюрста, развевались шелковые наряды, устраивались маскарады и костюмированные представления, оперы, балеты, фейерверки и водные праздники на Рейне, где в центре внимания всегда был корабль курфюрста.

Эта смесь итальянцев, французов, голландцев, это сосуществование различных религий, это соседство художников и купцов было Жанно очень по душе, у него все чаще находились важные дела в Дюссельдорфе, а потом, в один прекрасный день, Жан Поль получил от него письмо, в котором сообщалось, что он не вернется больше никогда, потому что перспективы в Дюссельдорфе блестящие, будущее города обещает быть грандиозным и он откроет здесь новые мастерские. Курфюрст намеревается устроить у себя производство шелка, которое при таком дворе, где во главе стоит представительница рода Медичи, открывает совершенно новые возможности. А тогда, может быть, имеет смысл посадить здесь, в этом мягком климате на берегу Рейна, тутовые деревья и выращивать гусениц тутового шелкопряда. Кроме того, писал он, явно стараясь успокоить твердо приверженного своей вере брата, здесь уже давно действует эдикт веротерпимости, существует свобода вероисповедания, а поэтому протестантская община разрослась, уже построена большая церковь, есть латинская школа, тогда как в Изерлоне все это еще только предстоит. И хотя курфюрст – католик, но интересуется он в основном искусствами и обустройством жизни, а вопросы веры для него – это только средство для достижения политических целей; в политике же цели у него грандиозные. Здесь поговаривают о том, что он скоро станет королем Сардинии, а может быть даже, и Армении...”

“Поэтому Джованни Фонтана, не проронив ни слова, сразу поднялся по узенькой лестнице на второй этаж, в свою контору, достал из сундука большую тяжелую Книгу Узоров, раскрыл ее и продолжил работу над подробным описанием нового придуманного им узора: на розовом атласном фоне равномерно располагаются заостренные овалы из тонких голубых стеблей вьюнка, которые сетью покрывают все пространство ткани. В овалах – резвящиеся драконы, павлины и единороги. Крылья и хвосты животных и птиц, а также листья вьюнка были столь изобильно украшены золотом, что оно почти полностью подавляло собою шелковый фон. На эту ткань приходило много заказов от королевских дворов Европы, так что работа на ближайшие годы была обеспечена…”

В тот же день, когда вечером мне в руки попалась книга, на “русской экскурсии” говорили о том, что в Бенрате есть Чёрная мадонна. А одна из глав в «Книге узоров» Дитера Форте рассказывает нам:

“В том году, когда благодаря молитвам, обращенным к Святой Богородице Деве Марии, их сын чудесным образом исцелился от загадочной болезни, Йозеф и Мария Лукаш совершили не менее чудесное паломничество, они отправились из прусской Польши через австрийскую Польшу в польские земли, принадлежащие России. Они собирались совершить столь дальнее паломничество к образу Девы Марии, исполняя обет, взятый на себя у постели больного сына, а попутно решили навестить брата Марии, который служил священником в Кракове. Они выехали из польских земель, где жили, и проехали через земли короля Пруссии, императора Австро-Венгрии и русского царя. Странное это было путешествие, ведь хотя все люди, которые встречались им на пути, явно были поляками и говорили по-польски, все равно для того, чтобы выправить необходимые для проезда бумаги и исполнить формальности, необходимые для перехода границы, обязательно требовалось знать по меньшей мере немецкий и русский.

Немецкий язык Йозеф и Мария Лукаш знали, но русским не владели вовсе, и пропали бы окончательно, если бы не помощь сведущего в языках еврея из русской Польши, который вез с собой церковную утварь. Документами ему служила коллекция икон, а валютой – четки всевозможных видов. Дважды их хватали как шпионов, потому что они не могли ответить на непонятные вопросы неизвестно откуда взявшихся чиновников, требования которых были неясны, было ясно одно – они существуют. И только потому, что еврей-переводчик успешно заговаривал чиновникам зубы, подкрепляя свои речи заискивающими взглядами, иконами, четками и разнообразными священными клятвами, призывая на помощь всех своих родственников во всех коленах, Йозеф и Мария смогли продолжить свое христианское паломничество к образу Святой Марии. Потому что иначе эти чиновники, воспринимавшие все польское как государственную измену, с легкостью могли превратить такое вот паломничество – в зависимости от позиции их властей – либо в тюремное заключение в прусской тюрьме, либо в галицийский лагерь, либо в ссылку за Урал.

Поэтому передвигались они словно в каком-то лабиринте, то ехали на телеге, то шли пешком по пыльным сельским дорогам, напрямую через заброшенные поля, под палящим солнцем и дождем, поворачивали назад, если пограничная станция в этом месте была закрыта и никого не пропускали, стороной обходили деревни, где было полно солдат, старались избегать тех пограничных пунктов, где еврею в прошлый раз досаждали таможенники, и зачастую уже не понимали, где они находятся; спали и ели у крестьян, а те бранили паломников, которые тащатся невесть куда безо всякой пользы, с восходом солнца были уже в пути, шли днем и ночью, проходили по местам, где еврей надеялся подзаработать, ворчали, когда шли кружным путем, а еврей утверждал, что этот путь и есть самый краткий.

Они шли через затерянные в глуши деревни, которые прятались под прижавшимися к земле крышами и которые издали можно было распознать только по столбам дыма, поднимавшегося из труб, через городишки, где рыночные площади были полны разноголосой ругани между поляками, русскими, немцами, богемцами, словаками, венграми, украинцами, литовцами и евреями, но отнюдь не были полны товаром.

…Когда они наконец-то достигли цели своего паломничества – города Ченстохау, как называли его немцы, Ченстохов, как говорили русские, Ченстохова, как говорили поляки, и стали прощаться со своим проводником, обещая поставить за него свечку, еврей ухмыльнулся и сказал, что он за свою жизнь перевел через границу уже множество паломников, и если каждый зажжет за него свечку, то можно запалить настоящий адский огонь – уж больно времена подходящие. Он с присущей ему подчеркнутой вежливостью отвесил им низкий поклон, улыбнулся своей беспомощной улыбкой и поспешно исчез.

Монастырь Ясна Гора располагался на горе и на протяжении столетий оставался неприступной крепостью, чего нельзя было сказать об окружающих землях. Но и эта крепость в конце концов пала, однако монастырь был еще цел, и ежедневно его заполоняли тысячи паломников, а над их головами сиял темный, почерневший, почти уже неразличимый, но вечно сущий образ Черной Мадонны Ченстоховской. Икона эта была происхождения неизвестного, писана на кипарисовой доске. Одни шепотом сообщали, что она из Византии, другие говорили, мол, из Сиены. Йозеф и Мария не знали этих мест, они не могли представить себе ни Византию, ни Сиену, не знали они и кипарисового дерева, они лишь смотрели на прекрасное лицо Черной Мадонны и молились.

Среди всей этой суматохи, среди всей безбрежности жизни, в этом лабиринте длиной в жизнь с его извилистыми ходами, по которым ты идешь исполненный надежды, но никогда не находишь выхода, но по которым идти приходится, в этом безнадежном человеческом столпотворении, где людей несет куда-то как беспомощных котят в половодье, лицо Мадонны было чем-то единственно незыблемым, единственной точкой опоры. Когда Йозеф и Мария вернулись домой, в свою деревню, и все непрестанно спрашивали их, как выглядит икона, Йозеф взял уголек и нарисовал образ на куске древесной коры. К великому удивлению самого Йозефа, это ни с того ни с сего получилось так хорошо, что священник купил у него изображение. Йозеф на этом не успокоился, он стал рисовать Мадонну углем теперь уже на деревянных досках, он расцвечивал образ коричневыми и золотыми красками, а крестьяне покупали эти иконы, и так постепенно он сделался иконописцем и стал известен на всю округу. По вечерам он сидел на лавке у печки, рисовал углем на досках и пел. Голос у него был сильный, слышный на всю деревню, да все и любили слушать, как он поет. Йозеф, уже испытавший на своей шкуре, как много на свете беспорядка, стал счастливым человеком, он пел и писал свои картины до самой смерти...”

В честь этого писателя названа общеобразовательная школа в Дюссельдорфе. Но дело в том, что Дитер Форте “отправился в изгнание” в Базель в 1970 году, потому что его пьеса «Мартин Лютер и Томас Мюнцер или Введение в бухгалтерию» не было принято в местном театре Schauspielhaus. Тогда 35-летний дюссельдорфский автор получил из Швейцарии хорошее предложение, переехал на работу в Базельский театр, став преемником Фридриха Дюрренмата.

Фактически, Дитер Форте - человек театра, фильма, но с точки зрения Дюссельдорфа его самой важной работой на сегодняшний день является роман-трилогия «Дом на моих плечах». Любой, кто прочитал почти 900 страниц, поймёт многое, гораздо больше ещё и о Дюссельдорфе. Первая часть - о семье итальянских и французских ткачей и семье польских шахтеров, обе из которых бегут в Германию по политическим, религиозным и экономическим причинам - в наш регион. Фактически, это описание в основных чертах космополитического Рейна и Рурского региона, который опирался на новую рабочую силу, что привело к разноцветному сочетанию этнических групп, о котором мы сегодня уже и не думаем.

“… из каких-то бросовых досок сколотил дверь. Потом поселился в этом доме вместе с женой и детьми и всю зиму ждал, не случится ли чего с домом. Дом выдержал морозы, снега и весенние бури – и только тогда он успокоился…” Дитер Форте