Романтический Рейн
/Как в море льются быстры воды,
Так в вечность льются дни и годы...
(Г.Р. Державин НА СМЕРТЬ КНЯЗЯ МЕЩЕРСКОГО*)
Ещё раз про «Немецкий ландшафт души – Рейн» 19-го века. С точки зрения и в очерках русского. Князя Мещерского. 1844 год. "Очерки русского путешественника". Об этих местах многие рассказывали.
"К 1860 году около одного миллиона человек ежегодно посещают Рейн" – утверждают турагенты того времени. Пароходное судоходство сделало Рейн для многих по-настоящему доступным. Это подтверждается многочисленными открытками, выпускаемыми с начала 1900-х годов – и тогда начала развиваться сувенирная промышленность, есть и фотографии тысяч экскурсантов на утёсе Драхенфельс...
А пока - что нам поведает князь Мещерский. Алексей Павлович [1797-1858], майор, писатель, автор книг «Записки русского путешественника: Голландия, Бельгия и Нижний Рейн» (1842 год) и «Очерки берегов Рейна и Швейцарии» (1844 год).
Начало моего интереса - в описании Бонна (путешественник движется из Кёльна, интересно его описание встречи с немцами на дороге - они очень гостеприимны), далее - Кёнигсвинтер и Драхенфельс.
"Это женщина живёт даянием путешественников, которым сообщает исторические сведения..."
:-)
"Наконец с высоты пригорка развернулся предо мною Бонн. Город тянется вдоль реки и с одной стороны окружён яркой зеленью и холмами, а с другой семёркой высоких гор, - Рейнские исполины гордо возносят свои утесы. В то время густые облака тянулись от них к небосклону, а лучи заходящего солнца, прорезываясь сквозь пелену, золотили крыши домов и добились в струях реки. Бонн имеет много красивых зданий и несколько хороших улиц. Здесь считают до 1.200 домов и более 12000 жителей. Хотя город существовал во времена римлян и Тацит с Флором упоминают о нём, как об известном городе Bonna или Bonnesia castra, совсем тем незаметно остатков древности. Здесь всё имеет вид нового. На месте, где находится собор (Münster), стояло прежде эллинское капище. Оно было срыто по велению Святой Елены, и заменилось храмом Во имя Богоматери. В XII столетии было построено теперешнее здание, в котором сохранилось литое бронзовое изображение Равноапостольной Царицы.
Прочие церкви не заслуживают большого внимания. В Бонне Друз Германик построил мост через Рейн, и заложил крепость, которую император Юлиан-Отступник распространил и закончил. Я хотел воспользоваться хорошею погодою, чтобы взглянуть вблизи на знаменитые Семь Гор Рейна, и после обеда пошёл к Кобленцу. Река во всё время пути находится в порядочном расстоянии, и плоское местоположение, по которому пролегает большая дорога, не позволяет видеть её течение. В нескольких верстах от Бонна воздвигнут готический памятник, жители называют его Хохкройц или Высокий Крест, хотя он вовсе не высок. Касательно его построения предания несогласны и говорят, что ревность вооружила двух братьев одного против другого, и убийца был приговорён судом поставить этот памятник над прахом убитого, утверждают также, что то Хохкройц был сооружён Вальрамом, епископом Кёльна, по случаю какого-то важного события. Но как бы то ни было, в нём нет ничего особенного.
В шесть вечера открылась деревня Годесберг. Она лежит у подошвы высокого утёса, на вершине которого, из груды развалин выказывается остаток башни. Многие приезжают сюда пить минеральную воду и проводить часть лета на берегах Рейна. После небольшого отдыха я стал подыматься на крутизну. Сначала тропинка вьётся около виноградников, потом проходит мимо сельского кладбища, и, крутым поворотом поднимаясь к вершине, выводит к узкой и продолговатой площади; здесь был построен замок.
Ещё не входя во внутренность развалин, надобно остановиться и с вниманием взглянуть на остатки этого грозного и могучего здания. Следы пороховых взрывов видны во многих местах. Между раскинутыми кучами камней, поросших травой и мелким кустарником, образовались небольшие промежутки, где поставлены скамейки для отдыха. Хотя верхняя часть башни обвалилось, со всем тем остаток ещё так высок, что я при усталости не решился взбираться по трудным всходам.
Подошедши к краю скалы, я долго смотрел на прекрасные виды, открытые со всех сторон: вправо, под горою, показывались одни макушки деревьев, из-за которых выглядывали крыши строений; дальше расстилалась плоская равнина, покрытая зерновым растением. Она тянулась вдоль Рейна до его изгиба, и скрывалась за выдающейся горою. Влево был почти тот же пейзаж, с той разницей, что равнина просторнее. Против меня стояли рядом Семь Гор, покрытых мелким кустарником: от их круглых, зелёных вершин Drachenfels отличался своею обнаженною скалою.
Я долго смотрел в задумчивости, то на унылые развалины, то на прекрасные виды, и не приметил, как старуха, с ключами от башни в руках, села на скамейке против меня. Эта женщина живёт даянием путешественников, которым сообщает исторические сведения. Приметив мою готовность внимать её рассказу, она не замедлила приступить к тому – и народное предание, как цвет суеверия и страха, распустился предо мною во всей своей дикой красоте!
- Мирные жители покойно пасли стада в глубине долин, как внезапно буря нанесла тучи от юга: царь могучий, царь волшебник, в связи со всеми силами ада, вёл войска на север. Порывы разрушительного ветра ему предшествовали; огненное облако, из которого разражались удары, ему сопутствовала. Вид утеса обратил его внимание – «Здесь, я сооружу памятник моему величию!» Он сказал, и преисподние силы поспешили исполнить веление: огромная башня, замок, укрепления явились мгновенно, и кровь людей, несчастных жертв, полилась с высоты утеёа. Кому же приношение? Он ничего не признавал над собой. Для чего закалались юные девы и младенцы, которых тщательно отыскивали страшные исполнителей воли чернокнижника? Это были жертвы, адской злобою приносимые человеческой гордости! Духи стерегли всходы, духи носились по окрестным долинам, наполняли всё страхом и ядовитым дыханием умерщтвляли растения. Иногда, в полночь ослышался глухой стон закалаемых; отголоски гор верно передавали его жителям; но вдруг, дикий, адский хохот покрывал слабые звуки, и наступало глубокое молчание: птичка не смела запеть, листочек не мог пошевелиться.
В глубокой тишине слышался только мирный говор волн, разбивавшихся у подошвы скалы – и этот царь-волшебник, повелитель духов, которого память, облечённая во все ужасы народной сказки, и теперь ещё пугает детей, был однако человек обыкновенный; но на его душе, сверх многих преступлений, лежал один ужасный, страшный поступок – это был император Юлиан-Отступник!! – Многие приписывают Юлию Цезарю построение замка, что совершенно несправедливо: до Германика берега Рейна не были обитаемы римлянами, а Юлиан, оставивший свои следы по всему протяжению реки, особенно любил Бонн и его окрестности.
Солнце садилось; мне надобно было помышлять о ночлеге. Спустившись со скалы и оставивший Годесберг за собою, я переправился в лодке через Рейн. На той стороне, у подошвы Drachenfels´а, расположено местечко Кёнигсвинтер. Оно обязано своим названием Гильдерику, королю франков, который в 450-ом году, укрываясь от Аттилы, продержал свои войска в течение всей зимы в горах, а сам же – в этом местечке. Зимняя квартира короля получили название Кёнигс-винтер. Здесь около 1800 жителей. Из них большая часть трудится в каменоломнях, некоторые обрабатывают виноградники, а другие промышляют перевозом путешественников через реку.
Пока мне готовили ужин, я успел полюбоваться Drachenfels´ом в сумраке дня. Его высота незначительна: от поверхности реки считаю 1055 футов, от поверхности моря 1472. С восходом солнца я уже поднимался на его вершину. Часть скалы, откинутой пороховым взрывом, с развалинами здания составила возвышения, где недавно поставили обелиск в память перехода германцев через Рейн в 1814 году. Тут же построена гостиница, со всеми удобствами для посетителей: около памятника расставлены стулья и скамейки. Там можно отдыхать, наслаждаясь живописными видами. Недалеко от мыса возвышается остальная часть скалы с уцелевшими на ней обломками стены замка. Некоторые смельчаки залезали на утёс, и на его отвесе оставили свои имена.
Мне хотелось подробно осматривать окрестности, но это было трудно: столько разных предметов рассыпаны на большом пространстве долины, что никакого внимания не достанет их опознать – вообще, панорама прелестна! Деревни показываются пёстрыми кучками, в которых глаз трудом различает строения. По обоим сторонам реки расстилается зелёный пушистый луг, с разбросанными на нём букетами из деревьев и сельских домиков; к левой стороне, вдали, виден длинный пояс гор с сизыми вершинами, которые так хорошо сливаются с нависшими серыми облаками. Вправо, красиво рисуется Бонн; за ним опять зелёная равнина, а там в тумане едва мелькает тень Кёльнского собора.
Трактирный слуга, поставив передо мною кофе, взялся показать пещеру, где жил ужасный змей, или дракон, по которому гора получила название Drachenfels´а, столь известный в двенадцатом столетии, что папа Викторий IV, утверждая Крепостной акт, назвал замок: castrum in month Draconis situm. Пещера была, вероятно, обширнее; но теперь, покрытая осколками утёса, она нисколько не замечательна.
Вот что говорит предание: в то время, когда лучи Христианской Веры только что начинали проникать сквозь мглу идолопоклонства, окрестные жители боготворили змея, жившего в этой пещере, и приносили ему в жертву своих пленников.
Когда число жертв уменьшалось, они делали новые набеги и приводили других. Место лучшей добычи было на той стороне Рейна, в стране, где христианство начинало тогда распространяться. В один день они привели девицу, Христианку. Двое из начальников, принявшися её красотою, предложили за неё выкуп; народ побоялся нарушения закона, и чтобы отнять все способы к избавлению, решил ускорить жертвоприношение. На следующий день, до восхождения солнца, под белым покрывалом, с распущенными волосами и убранная гирляндами из цветов, несчастная жертва стояла, привязанная к дереву. Народ стекался со всех сторон. Солнце бросило первый луч на вершину горы, и дракон показался из пещеры. Без страха, с твёрдым упованием на Всемогущего, Христианка возвела чистый взор к небу. Чудовище увидело свою добычу и быстро устремилось к ней; но девица сняла крест с груди и поднесла его к открытой пасти. Змей остановился, испустил пронзительный свист, и скрылся навсегда.
Удивлённый народ пожелал узнать причину чудесного события, и тогда Христианка, показав распятие, объяснила им, как могла, главный Догмат Веры. Они бросились к её ногам, предлагая ей возвратиться в свою землю с тем, чтобы немедля прислать к ним людей, которые могли бы научить их той Вере. Таким образом водворилось здесь Христианство, и на месте, где дракон пожирал свои жертвы, новообращённые поставили церковь. Её остатков давно уж нет, и место, где она была построена, показывается очень неосновательно.
Замки Драхенфельс и Волькенбург были построены в 1117 году, архиепископом кёльнским Фридрихом I. Он хотел также поставить укрепление на острове Роландсверт, но жители Кёльна не согласились, и основали там женский монастырь, что дало острову название Нонненверт. Долго Драхенфельс и Волькенбург были принадлежностью Церкви; но рыцари, управлявшие ими как арендами, кончили тем, что присвоили их себе, частью покупкою, частью оружием, и дракон был внесён в графский герб. В 1580 году погас род Драхенфельсов.
Замужеством наследницы замок сделался собственностью Басенгеймов, из которых последний продал все свои владения в Брабанте и на берегах Рейна, чтобы поселиться в Моравии; но отрасль фамилии Драхенфельсов, как полагают, ещё существует в Курляндии: по случаю политических обстоятельств, в 1563 году, изгнанный Драхенфельс поселился там, и его потомок, Филипп Драхенфельс, представил в 1620 году свои права на графское достоинство. Замок перестал существовать со времён императора Генриха V.
Замки Драхенфельс и Волькенбург и остров Нонненверт связываются занимательным драматическим происшествием, которое в здешней гостинице передаётся всем посетителям. Описание уже познакомило меня с событием, но мне было приятно слушать рассказ слуги. Несмотря на разные эпизоды и сентиментальные вставки его собственного сочинения, историческое достоинство удваивалось в моих глазах местностью: с высоты утеса, вслед за рассказом, я следил глазами за действиями рыцарей – я видел их вылазку и отчаянный бой!
Владетель Драхенфельса жил в своём замке с единственной дочерью, прекрасную Гильдегардою. Её рука уже давно была назначена по выбору сердца. Роланд, благороднейший и храбрейший из окрестных рыцарей, счесал на близкий день своего счастья, как неприятель, с которым Драхенфельс вёл войну, после нескольких неудачных ошибок, осадил замок. Осаждённые истощили все съестные припасы; им оставалось избрать, или постыдную покорность, или славную смерть. Роланда не было; далеко от Драхенфельса, он собирал дружину, и не знал, какая жестокая участь постигла дорогих его сердцу. Старый граф представил своим сподвижникам безнадежность всякой помощи, и предложил, как единственное средство, отчаянную вылазку. «Или мы победим неприятеля, или не увидим его победы!» - сказал рыцарь, благословляя Гильдегарду.
Единодушное восклицание показало, что все были согласны с его мнением. Старец, вырвавшись из объятий дочери, тайным выходом повёл отряд к долине. Гильдегарда со стены видела, как он вышел; она провожала его глазами, следила за ним мысленно, и какое-то предчувствие как свинец легло ей на грудь. «Где Роланд? Почему нет его в эту решительную минуту? Неужели сердце ему не скажет, что его помощь нужна для спасения Драхенфельса?» Так говорила девица, и с напряжённым вниманием смотрела в долину. Бой начался; то одна сторона, то другая колебалась. Везде, где появлялся старый граф, валились ряды врагов; его воины также сильными ударами разили своих противников; но что значила отчаянная храбрость против превосходного числа! Когда солнце опустилось за горы, рыцарь, собравший небольшое число отважнейших, ринулся с ними в густые ряды неприятеля.
Мрак стал расстилаться над долиною; место битвы едва было видно. Гильдегарда совершенно потеряла надежду; в её глазах темнело всё более и более; сердце сжалось; она чувствовала, что силы ей изменяют; видела под ногами ужасную глубину, и не думала о ней. Наклонённая над обрывом, она хотела последними усилиями проникнуть роковую завесу – хотела сама лететь следом за своим взором. Мрачное отчаяние овладело её чувствами; она готова была броситься в бездну! Но вдруг раздался знакомый ей бранный клич. Роланд, со своими воинами, как бурный поток гор, пронёсся по долине. «Победа!» раздалось в ободрённом войске графа; «Победа!» воскликнули осаждённые на стенах; «Победа!» произнесла Гильдегарда едва внятным голосом, и с чувством добавила: «от руки милого!»
Неприятель более не держался. Кто не бежал, тот падал под ударами мечей. Гилдегарда спешит за ворота, она хочет первой поздравить отца, первой насладиться его торжеством. Мрак едва позволяет ей направлять шаги. Два рыцаря ещё сражаются. В одном из них она узнаёт Роланда; битва жестокая! Мощные руки сыплют равными ударами; Гильдегарда видит милого в опасности, трепещет за него, и с пламенной молитвой возводит глаза к небу. Это время, Роланд сильным ударом меча повергает своего противника; разрубленный шлем катится в траву; бездыханный труп падает между Гильдегардою и её наречённым...
Луна показывается из-за облака и освещает долину; невольно дева смотрит на мертвеца – это её отец! Как преступник, приговорённый к смерти, стоял рыцарь. «Роланд» сказала Гильдегарда: «моя рука принадлежит тебе, она и теперь твоя! Прими её, как залог нашего будущего соединения там, где нет брани, где царствует вечный мир!» Она оставила замок, и на острове Нонненверт произнесла обед вечного девства, а Роланд, безутешный Роланд, поставил себе хижину на соседней горе, откуда мог видеть окно своей наречённой. Ночь была посвящена молитве, а днём, с взорами, устремлёнными на окно, он сидел неподвижно у дверей своей хижины.
Так протекли годы. В один вечер, в монастыре раздался звон погребального колокола. Первые звуки проникли до глубины души страдающего, последних он не слыхал! Через несколько дней нашли его труп сидящим у дверей. Полуоткрытые глаза оледенели, устремленные на окно.
Гора Волькенбург несколькими футами выше Драхенфельса, и соединяется с ним небольшим гребнем пригорков. На ней нет развалин: заведённые там каменоломни обезобразили её привлекательную поверхность; но было время, когда там стоял грозный рыцарский замок, который редко показывался из облаков, иногда покрывающих вершину горы, почему и получил название Волькенбурга; но окрестные жители, если не всегда могли его видеть, зато всегда думали о нём: одни смотрели на него со справедливым страхом, другие с городою надеждой. Теперь и его развалины уже нет.
По смерти последнего из своих владельцев, замок сделался принадлежностью города Кёльна. В тринадцатом столетии, епископ Конрад поправил развалившиеся укрепления; но во время тридцатилетней войны они были совершенно уничтожены. Последний из графа Волькенбургов был человек храбрый, но жестокий. Его мужество заставляло рыцарей искать с ним союза, а его свирепый нрав удалял их и наводил ужас на всех жителей окрестностей.
После неудачного Крестового Похода под знамёнами императора Конрада, граф возвратился ещё угрюмее. Никто не смел к нему приближаться, кроме прекрасной, кроткой Гедвиги; одна она свободно говорила с ним, её взгляд, её слова смягчали самый сильный гнев, изменяли решительные намерения его. Не один раз строгая воля уступала ласковому взгляду милой дочери; за то и не одна благодарная слеза оросила руку благодетельной покровительницы. Старый рыцарь любил её со всею горячностью рыцарских нравов. Он видел в ней последнюю отрасль знаменитого дома Волькенбургов, и с гордым удовольствием намекала ей, что её красота и образование могут служить ему порукой в счастливом выборе достойного жениха. Эти слова были ударом для сердца девицы. Оно уже принадлежало счастливцу – не знатному, бедному, но богатому душою. Взаимная любовь их соединила прежде, чем честолюбие рыцаря могло положить этому препоны.
Сам Волькенбург любил храброго, красивого Густава, не воображая, чтобы выбор дочери мог упасть на сирово юношу. Ужасен был его гнев, когда союз двух сердец перестал быть для него тайною. Густав спасся бегством, а Гедвига была отправлена в монастырь Нонненверт, и поручена присмотру строгой игуменьи. Из небольшой кельи, в которой она была заключена, ей позволялось выходить в церковь во время служения, а в свободные часы гулять в саду. Часто при свете луны она бродила в тени вековых деревьев, и образ Густава, как призрак, везде носился пред нею. Напрасно хотела она бороться с чувством сильным, пламенным, непобедимым; она винила свое сердце, винила свою память – и через минуту опять мирилась с любимою, единственною мечтою!
В один вечер она сидела на дерновой скамье, всё думала о милом, и всё плакала. Вдруг ей послышались шаги и знакомый голос произнес я имя – это был Густав: высокие стены не удержали пылкого любовника. Время было коротко; надо было на что-нибудь решиться. Он предлагал побег, как единственное средство – девица не соглашалась.
Бежать от отца, которого она любила, казалось ей ужасным; но Густав, в отчаянии, мог решиться на всё: он мог броситься к ногам неумолимого, и даже проговориться о своём намерении. Что тогда с ним будет? Что будет и с ней? Она чувствует, что не может пережить его потери. Гедвига взглянула на монастырские крытые переходы: ей показалось, что там блеснул огонёк, ей послышались голоса, и как будто шаги раздавались уже под сводами – «я твоя!» шепнула она, и без чувств упала в объятия своего избавителя.
Быстро понёсся Густав с дорогою ношею до берега реки. Тут приготовленный челнок ожидал любовников; но едва они успели отчалить, как явилась лодка, которая, поперёк разрывая струю, быстро неслась к ним навстречу. Гедвига узнала своего отца, и с отчаянным молением простёрла к нему руки. Сильное движение покачнулась челнок, он перевернулся, и в то время, как Волькенбург уже хотел схватить виновных, они пошли ко дну… Образовались круги, потом расплылись и дали место новым волнам...
Рыцарь стоял неподвижно, устремив глаза на то место. Взошёл месяц, осветил гладкую поверхность реки, совершил свое течение, и скрылся за горами, которых вершины покрылись розовую пеленою – загорелся луч утренней зари; рыцарь стоял неподвижно! Наконец взошло солнце, свежий ветерок зарябил струю; пастухи появились со своими стадами, и отголосок перекатом стал повторять их веселые песни; он поднял голову, посмотрел вокруг себя, и глухим голосом произнёс: «нет её!»
Приказав причалить к берегу, он тихими шагами пошёл к своему замку. Рыцарь был мрачен, но на лице его не явилась никакого знака душевного волнения. Решительная мысль овладела им, и черты не предавали больше страданий сердца – они покрылись спокойствием могилы! Через несколько дней явился в замок новый помещик; вырученные деньги граф раздал нищим, а сам поселился в хижине, которую велел поставить на берегу Рейна. Всякий вечер он приходил роковому месту, стоял и смотрел на бегущие волны до тех пор, пока солнце начинало позлащать верхи скал; тогда, выговорив «нет её!» возвращался в своё жилище. В окрестностях он сделался известным под названием сумасшедшего старика. Дети пастухов каждое утро сбегались, окружали его, со смехом бросали в него камешками, и с криками «нет её!» провожали его до дверей хижины. В одно утро в замок прибыли рыбаки с трупом страдальца. С запятой они нашли его на берегу реки. Так кончился знаменитый род Волькенбургов!
Я допил кофе, вложил трубку в табачный мешок, еще раз глянул на скалу Драхенфельса, на плоскую вершину в Волькенбурга, где теперь, вместо смиренных сестёр, живет услужливый трактирщик, и на стенах монастыря прибита вывеска: Hotel garni, простился с рассказчиком-слугою, и медленно стал спускаться с горы".
На другой день поутру, заняв место на пароходе, поднимавшиемся в верх Рейна, я плыл мимо тихих мест, которые накануне осматривал с таким удовольствием. Впечатление драматических событий были еще свежи в моей памяти, и когда мы поравнялись с миловидной островом Нонневерт, я с беспокойным любопытством обратил глаза на противоположную сторону, и на скалы, искоробленных столетиями, упорно хотел найти следы хижиной Роланда. Над памятником постоянной и безутешной любви возвышается высокий утёс, на вершине которого сохранились развалины замка. В то время несколько путешественников с усилием взбирались на крутизну Роландс-эка, за ними, с корзиной в руке, шёл проводник, напевая песню, которую эхо гор звуком унылым повторяла вокруг нас. В этом месте узкий рукав реки отдаляет скалу от острова.
Скоро показался небольшой красиво расположенный городок Ункель, за ним Ремаген, или как его называли римляне Rigomagum. Около последнего пролегает большая дорога, начатая в 1768 году и оконченное французами в 1801. Она стоила больших трудов потому, что здесь Рейн широко разливаются, и, чтобы обеспечить дорогу, необходимо было пролагать её выше. В некоторых местах взрывались скалы, в других делали насыпи. За изгибом реки открылся Линц, за ним Синциг, или знаменитый Sentiacum, в окрестностях которого происходила битва между Константином и Максенцием*, где Знамение Креста утвердила торжество Веры**, дальше Брейзик, а потом на высокой скале открылись развалины замка ...
(тут ошибка: Константин из Трира – где жила и его мать Елена перешёл Альпы, разбил полководцев Максенция при Турине и Вероне и его самого в битве у Мульвиева моста на Тибре)
Везде видно движение, сопряжённое с удовольствием: желание наслаждаться прогулкой, приятностью общества, вкусом хорошего вина – одним словом, везде приметна жизнь, не отравленная ни самолюбием, ни завистью, ни мрачной предусмотрительностью – не кипучая посреди редких и кратких наслаждений, но тихая, безмятежная, игривая, которая, подобно самому Рейну, нигде не выходя из своих берегов, ровною струёю течёт до места своего назначения.
Анонс
Далее последуют (предыдущие) "Записки русского путешественника: Голландия, Бельгия и Нижний Рейн" - считайте: тревел-блог - описание путешествия князя Алексея Павловича Мещерского, предпринятого им летом 1839 года по разным городам и весям Германии, Бельгии и Голландии.
