Аахенский пир

На этой акварели Рудольф сидит за столом, накрытым неотутюженой как следовало скатертью - на одного. Кушанья ещё не принесли (пустая тарелка и приборы рядом с ней), но вино уже в руках “богемца”, но речь пойдёт не о застолье!

Торжественным Ахен весельем шумел;
В старинных чертогах, на пире
Рудольф, император избранный, сидел
В сиянье венца и в порфире.

Это Жуковский перевёл балладу историка Шиллера.

Да, конечно, выпускник юридического факультета Штуттгартского университета, профессор истории и философии в Йенском университете (заметьте!), Фридрих Шиллер, понимая будущие поражения немцев (что и было в эпоху наполеоновских войн), думая о лучших временах в истории своей родины, описывал коронацию Рудольфа Габсбурга как великий и светлый праздник.

Поэтому его балладе в Аахене во время пира «за столом сидела священная власть короля Рудольфа», а блюда и вино подносили пфальцграф и король Богемии. Все семеро имперских князей, пишет поэт, восседали рядом с королём, «как хор звезд вокруг солнца, окружив правителя мира...», тогда как на улицах радовался и кричал простой народ, потому что «после долгих лет жуткой ссоры закончилось ужасное время без императора, и на Земле снова появился судья». При этом в балладе коронованный в Аахене Рудольф называет себя "Kaiser", т. е. император, хотя формально он никогда таковым не являлся, поскольку не был коронован в Риме.

Сначала о плохом и местном.

Чтож, этот непростой 13-й век: в Северной Германии Рудольф (был королём, так и не ставший императором) пользовался совсем малым влиянием: власть короля здесь была почти неощутимой, и даже те союзы городов и владетельных князей, которые заключались как будто для соблюдения мира и тишины в стране, во многих местах были направлены против самого короля. Поэтому Рудольф даже не пытался вступить в борьбу, волновавшую всю Северо-Западную Германию, которая была вызвана Лимбургским спором о наследстве, и в кёльнские усобицы, закончившиеся битвой при Воррингене.

Там кушанья рейнский фальцграф разносил;
Богемец напитки в бокалы цедил;
И семь избирателей, чином
Устроенный древле свершая обряд,
Блистали, как звезды пред солнцем блестят,
Пред новым своим властелином.

Кругом возвышался богатый балкон,
Ликующим полный народом;
И клики, со всех прилетая сторон,
Под древним сливалися сводом.

А теперь о поэзии и глобально-европейском.

Это про то, как 24 октября 1273 года в «коронном граде» Карла Великого Аахене граф Рудольф Габсбургский, «солидный» немецкий феодал, был избран коллегией из семи курфюрстов императором Священной Римской империи, что положило начало ещё и австрийской династии Габсбургов. В 1803 году Фридрих Шиллер написал балладу, посвященную коронационному пиру императора Рудольфа, а весной 1818 года его русский коллега, поэт Василий Жуковский, перевёл балладу Шиллера об «аахенском пире» (если будете искать в поисковике «аахенский пир», вам настойчиво будет предложен «аахенский мир» - что тоже важно!).

«Оба поэта, разумеется, идеализировали средневекового правителя. В случае Шиллера такая идеализация понятна: в начале века, накануне нашествия Наполеона, имя старинного объединителя Германии звучало либо как патриотический призыв к воссоединению раздробленной страны, либо как горькая констатация навсегда утраченной политической и духовной цельности. Но зачем этот государь и история его аахенской коронации понадобились русскому поэту»??

Надо сказать, что в начале (этот отрывок) мы читаем достаточно точный перевод шиллеровских стихов. Семь князей-избирателей (курфюрстов) короля Рудольфа — исторические лица. Согласно немецкому комментарию к стихотворению, сравнение государя и его избирателей с солнцем и звёздами восходит к кеплеровской гелиоцентрической системе, а представители семи держав: Англии, Франции, Пруссии, Австрии, Швеции, Испании и Португалии - как известно было Жуковскому, приглашены на Аахенскую конференцию.

«Баллада «Граф Гапсбургский» увидела свет в пятой книжке сборника переводов Жуковского «Für Wenige. Для немногих», вышедшей в Москве в начале лета 1818 г. (цензурное разрешение от 3 июня 1818 г.). В этой же книжке было помещено послание поэта его августейшей ученице великой княгине Александре Феодоровне «На рождение Великого князя Александра Николаевича» — будущего ученика Жуковского, впоследствии государя императора Александра II Освободителя. Послание печаталось с указанием даты написания — апрель 1818 г. (великий князь родился в Москве 17 апреля). Баллада «Граф Гапсбургский», вышедшая без датировки, была написана приблизительно в это же время. В соответствии с лингво-педагогической целью сборника, адресованного изучавшей русский язык великой княгине, немецкий текст оригинала печатался параллельно русскому».

Эти два стихотворения имеют несколько родственных черт: тема обоих — царское торжество (рождение царского наследника в Москве и коронация германского императора в Аахене);

«оба стихотворения были написаны Жуковским в московском Кремле, где зимой–весною 1818 г. находился весь двор: вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Николай Павлович с супругой, наконец, сам государь Александр Павлович, почтивший старую столицу, только что отстроившуюся после пожара 1812 г., своим присутствием».

Удивительный секрет (или, как раньше выражались: подоплёка, политическая даже!) стихов:

«Перед нами не что иное, как картина Аахенского конгресса (или конференции) Священного Союза, вдохновителем и наиболее могущественным участником которого являлся российский император Александр Павлович. Аахенский конгресс — первая мирная конференция в Европе после низвержения Наполеона. Её долго ждали (о необходимости конгресса Александр говорил еще в 1815 г.) и связывали с ней большие надежды».

Тут я узнала, не без смущения и удивления (!) что

«проект вечного мира под отеческой властью христианских государей был любимой мечтой российского императора, пацифизм — одной из стратегических линий его внешней политики (во имя «мира, благословением Всевышнего существующего ныне в Европе», Александр отменил в 1817 г. рекрутский набор в России и выступил с инициативой всеобщего разоружения). По словам современного историка, на Аахенском конгрессе Александр стремился осуществить «свою давнюю идею создания объединенной Европы — своеобразного политического «всеобщего европейского союза» с периодически созываемыми съездами для решения как экстраординарных, так и текущих вопросов». Разумеется, во главе этого братского союза европейских держав Александр видел самого себя.

Внешнеполитическая программа императора была хорошо известна русской общественности. Незадолго до начала конгресса мысль о необходимости создания наднационального европейского трибунала, защищающего слабых и охраняющего мир от потрясений, прозвучала в статье cтатс-секретаря графа И. А. Каподистрия «Замечания об истинных интересах Европы» (опубликована в марте 1817 г. в петербургском официозном журнале “Conservateur Impartial”».

И что «По замыслу Александра, Аахенский конгресс должен был стать венцом его международной политической деятельности».

Вот так, без ложной скромности? Если эта баллада начинается с «прозрачной аллюзии на современное событие международной политической жизни — Аахенский конгресс Священного Союза, с которым император Александр связывал великие надежды, то есть в этом утверждении парадоксальность, заключающаяся в том, что баллада была опубликована поэтом… за несколько месяцев до начала конференции, которую аллегорически изображает».

Разумеется, ничего чудесного в этом «предсказании» нет: решение о том, что конгресс состоится в Аахене, было принято главами европейских правительств в апреле 1818 г. (апрелем–маем обычно датируют и балладу Жуковского), однако кандидатура Аахена обсуждалась и раньше. Древняя столица империи Карла Великого как бы символизировала чаемое единство феодальной Европы. Кроме того, в европейской истории Аахен имел репутацию города-миротворца: помимо коронации императора Рудольфа, прекратившей междоусобную войну в XIII в., здесь были заключены мирные соглашения 1668 и 1748 гг. — последнее положило предел Семилетней войне. Конгресс должен был проходить в месте, как бы населенном тенями прошлого. Романтик Жуковский хорошо почувствовал и блестяще воспроизвел эту историческую атмосферу в своей балладе».

Александр был активным сторонником проведения конференции именно в Аахене и Жуковский, находившийся зимой–весной 1817–1818 гг. при дворе, знал об этом, решив перевести «ахенскую» балладу Шиллера и вложив в неё современный политический смысл. Иными словами, старинная история, рассказанная немецким поэтом, превратилась в завуалированное предсказание будущего триумфа русского императора, в своего рода пророческое видение конгресса...

 Такая вот «средневековая» баллада “оказалась литературной формой, наиболее подходящей для выражения духа и стиля александровской политики второй половины 1810-х гг.: ориентация на Запад, напряженное символическое действие с неожиданной развязкой...” - узнала я, изучив материалы Пушкинских чтений в Тарту 3: Материалы международной научной конференции, посвященной 220-летию В. А. Жуковского и 200-летию Ф. И. Тютчева / Цитируется по «Небесному Аахену»:© Илья Виницкий, 2004, дата публикации на Ruthenia: 21/01/05.